Интервью С. Я. Брауде

А. А. Костенко

Ноябрь 1998 года

А. К.: Семен Яковлевич, расскажите, пожалуйста, как начиналась Ваша научная карьера в Украинском физико-техническом институте.

С. Б.: В 1920 году американец Hull, впервые установил возможность магнетронного способа генерации в диоде, помещенном в постоянное магнитное поле. В 1924 году А. А. Слуцкин и Д. С. Штейнберг, используя трехэлектродную лампу Р.5 Ленинградского электровакуумного завода, добились генерирования электромагнитных колебаний в наиболее коротковолновом в то время диапазоне - 56-170 см. Это явилось прекрасным фундаментом для постановки в Харьковском государственном университете исследований физических процессов в магнетронных генераторах. Эти работы удалось существенно расширить после создания в 1928 году УФТИ. В 1930 году там была организована лаборатория электромагнитных колебаний (ЛЭМК) под научным руководством Слуцкина.

В 1932 году я окончил Физико-химико-математический институт (А.К. – После установления Советской власти в Украине была проведена реформа высшего образования, а университеты реорганизованы. На базе Харьковского университета в 1920 г. была создана Академия теоретических знаний, в 1921 г. была преобразована в Харьковский институт народного образования (ХИНО). В 1930 г. ХИНО был ликвидирован как единое высшее учебное заведение, дав начало ряду новых институтов, включая Физико-химико-математический институт (ФХМИ). Только в 1933 г. было решено восстановить университеты в Украине, в том числе в Харькове). В 1933 году я был принят на работу в УФТИ в ЛЭМК. К тому времени в лаборатории, в которой трудились А. Я. Усиков, П. П. Леляков, Е. А. Копилович, Н. П. Вышинский, И. М. Вигдорчик, А. П. Майданов, интенсивно проводились теоретические и экспериментальные исследования в области генерирования электромагнитных колебаний дециметрового и сантиметрового диапазонов. Итак, с 1932 г. я включился в эту работу. Сначала я занимался "тренировкой" уже изготовленных ламп, а первые научные исследования, которые я проводил вместе с Вигдорчиком под руководством Слуцкина, были связаны с получением ионных потоков в высоком вакууме. На эту тему в 1934 г. была опубликована моя первая работа.

А. К.: Известно, что Д. А. Рожанский, в 1921 г. переехав из Харькова в Горький, а затем в Ленинград, до 1930 г. оставался одним из научных консультантов УФТИ. Встречались ли Вы с ним во время его визитов в Харьков?

С. Б.: Я встречался с Дмитрием Апполинариевичем Рожанским, будучи сотрудником УФТИ. В то время он уже работал в Ленинграде, но продолжал курировать радиофизические исследования в Харьковском университете и УФТИ и приезжал в Харьков два раза в год. Я должен сказать, что это был не только выдающийся ученый, который по праву считается основоположником научной школы советских радиофизиков, но также прекрасный педагог и замечательный человек. Я совместно с Вигдорчиком подготовил свою первую научную публикацию, посвященную получению ионных потоков в магнитном поле. Рожанский с большим интересом отнесся к этой работе, с присущим ему вниманием и доброжелательностью вник в суть проблемы, высказал целый ряд полезных советов как научного, так и методического характера. Он всегда относился с уважением к собеседнику, не подавляя его авторитетом крупного ученого. Я был мальчишкой, но мне было чрезвычайно интересно и легко с ним беседовать. С особым вниманием и педагогическим тактом Рожанский относился к творческой инициативе молодых сотрудников и способствовал становлению многих впоследствии известных ученых. И не случайно, что именно два его ученика - Слуцкин в Харькове и Кобзарев (также бывший студент Харьковского университета) в Ленинграде - стали руководителями работ по созданию первых советских радиолокаторов.

"Одновременно профессор Рожанский ставит в Ленинграде и Харькове работы по изучению коротких электрических волн, получаемых при помощи катодных ламп методами, аналогичными методу Баркгаузена и Курца. В Харькове впоследствии эти работы привели к открытию "магнетронных колебаний" - методу генерирования мощных колебаний с длиной волны порядка немногих сантиметров, открывающему богатые возможности. Метод этот разрабатывается до настоящего времени в Украинском физико-техническом институте сотрудниками профессора Рожанского - профессором А. А. Слуцкиным и Д. С. Штейнбергом". (Из записки академика А. Иоффе об ученых трудах Д. А. Рожанского, 1933 г.м).

"В настоящее время дециметровые волны начинают приобретать и промышленное значение. Д. А. Рожанский разработал новую схему (развитие баркгаузеновской) для получения таких волн и получил самые короткие до того времени волны. Работы Д. А. Рожанского и его учеников (Слуцкин и Штейнберг) по генерированию дециметровых волн являются наиболее ценными в данной области". (Из отзыва академика Л. И. Мандельштама о работах Д. А. Рожанского, 1933 г., [1]).

А. К.: Что Вы можете сказать о Слуцкине как ученом и педагоге?

С. Б.: Абрам Александрович - мой учитель, он дал мне путевку в большую науку. Он знал меня со студенческой скамьи, так как читал в ФХМИ, где я учился, курс электродинамики, и при его непосредственной поддержке я был принят на работу в УФТИ. Слуцкин оказал большое влияние на формирование меня, как ученого, а тесное общение с ним на протяжении многих лет явилось прекрасной школой взаимодействия с сотрудниками, что впоследствии очень пригодилось мне как руководителю научного коллектива. Необходимо отметить, что он непосредственно курировал все основные направления исследований, проводимые в лаборатории, ежедневно обсуждал полученные результаты, вносил свои замечания и предложения, выслушивая при этом мнения каждого сотрудника. Совместно с А. А. Слуцкиным мною был опубликован целый ряд работ, в основном по теории магнетронного генератора, причем иногда идея была его, а иногда - моя. Тем не менее, он очень ревностно относился к авторству, и когда я начал писать самостоятельные работы, не всегда был этим доволен. Расскажу Вам о таком случае. После защиты докторской диссертации, я сказал ему:
- Абрам Александрович, я хочу работать самостоятельно.
- А чем Вы хотите заниматься?
- Хочу заниматься влиянием магнитного поля на разряд в газах.
- Этим буду заниматься я.
- Меня также интересует радиоспектроскопия.
- И этим я буду заниматься.
Получив такой же ответ еще на несколько предложенных тем, я спросил:
- А чем вы не будете заниматься, Абрам Александрович?
- Распространением радиоволн.
- Ну, тогда я этим займусь.
Слуцкин считал, что все его ученики должны оставаться с ним до конца, поэтому и меня не хотел выпускать из своего поля зрения, хотя после защиты докторской диссертации я был уже не мальчиком. А я этого не хотел. Тогда я понял, что если научный сотрудник достигает определенного уровня, его нужно отпускать. Что я и делал в дальнейшем. Когда мои сотрудники вырастали, я отдавал им лабораторию и уходил. Поэтому я три раза поменял направление своих работ. Я начинал с магнетронов, потом перешел на распространение радиоволн, затем на радиоокеанографию и, наконец, на радиоастрономию. Все эти переходы были связаны с тем, что подрастали сотрудники, и надо было давать им свободу.
Безусловно, Слуцкин принадлежал к той плеяде советских ученых, при непосредственном участии которых происходило зарождение современной радиофизики. Он был очень крупным научным работником и организатором, который во многом предугадал основные тенденции развития только зарождавшихся электроники и физики сверхвысоких частот. В 1924 г., добившись генерирования электромагнитных колебаний в генераторе магнетронного типа в наиболее коротковолновой в то время части спектра - дециметровом диапазоне, Слуцкин и в дальнейшем остался активным сторонником освоения коротковолновых диапазонов. Под его научным руководством в УФТИ была проведена разработка трехкоординатного импульсного радиолокатора дециметрового диапазона, хотя выбор диапазона и импульсного метода в те годы был далеко не очевиден. Это стремление к освоению новых диапазонов стало впоследствии научным кредо его учеников и, в частности, Александра Яковлевича Усикова, одного из организаторов и первого директора Института радиофизики и электроники АН УССР (ИРЭ). Этот институт сразу после своего образования в 1955 г. был ориентирован на освоение миллиметрового и субмиллиметрового диапазонов и все последующие годы занимал в СССР ведущее положение в этой области.

А. К.: В 30-е годы УФТИ считался одним из лучших физических институтов Советского Союза. Там работали выдающиеся ученые, а проводимые работы по своему уровню соответствовали передовым рубежам науки. О каких эпизодах того периода Вы могли бы рассказать?

С. Б.: Мне посчастливилось общаться с Л. Д. Ландау, когда он работал в УФТИ. Во-первых, я, как и многие сотрудники института, сдавал Ландау экзамены по теорминимуму (в то время еще существовало два варианта программ: для теоретиков и экспериментаторов) и успел сдать два экзамена по "Механике" и "Статистической физике". Я должен заметить, что необычайная глубина физического мышления Ландау наряду с неформальной манерой приема экзаменов делали теорминимум чрезвычайно полезным и привлекательным для подготовленного соискателя, несмотря на то, что Ландау в своих оценках порой был критичен, резок, ироничен. Во-вторых, в 1935 г., уже занимаясь исследованиями магнетронов, я разработал метод решения задачи о действии магнитного поля на пространственный заряд, которая сводилась к нелинейным уравнениям. Мне удалось получить решение в квадратурах для плоского магнетрона и в виде рядов для цилиндрического. И я решил показать результаты работы одному из ведущих теоретиков УФТИ Л. В. Розенкевичу. Однако, ознакомившись с ними, он сказал, что задача решена неверно. Я не был с ним согласен и решил обсудить эту задачу с Ландау. Ландау потребовалось всего 15 минут, чтобы полностью вникнуть в суть проблемы и повторить мои результаты. После этого вопрос о корректности решения не вызывал ни у кого сомнения.

"К годам пребывания в Харькове относится ряд основных работ Ландау: теория фазовых переходов второго рода, кинетическое уравнение при кулоновском взаимодействии частиц, теория промежуточного состояния в сверхпроводимости и ряд других работ, охватывающих широкий фронт теоретической физики. Работы Ландау и его учеников сделали в те годы Харьков центром теоретической физики в СССР". (Из статьи академика П. Л. Капицы, 1969 г.).

"Пребывание в Харькове - важный этап научной и педагогической работы Л. Д. Ландау. Именно здесь начала создаваться его школа теоретической физики, широко известная теперь как в СССР, так и за его пределами. Благодаря Л. Д. Ландау и ряду других ученых Харьков стал крупнейшим центром физики вообще и в особенности теоретической физики". (Из воспоминаний академика А. А. Абрикосова, 1965 г.).

А. К.: Семен Яковлевич, давайте вернемся к основному объекту исследований ЛЭМК в первой половине 30-х годов - магнетрону. В каких направлениях развивались эти работы?

С. Б.: К 1933 г. в лаборатории были разработаны магнетроны с разрезным анодом для диапазона длин волн от 20 до 80 см с уровнем колебательной мощности от 30 до 100 Вт в непрерывном режиме, и в 1934 г. результаты этих исследований были опубликованы. Для того времени это были рекордные параметры – колебательная мощность магнетрона, выраженная в ваттах, равнялась числу сантиметров длины волны при работе в непрерывном режиме. В исследованиях, связанных с разработкой магнетронов повышенной мощности, я принимал участие как инженер под руководством П. П. Лелякова, который в то время был уже ведущим специалистом лаборатории, старшим научным сотрудником.

Павел Порфирьевич Леляков был талантливым инженером и внес значительный вклад в разработку магнетронных генераторов. Во время войны Леляков остался в оккупированном немцами Харькове и перед освобождением города в 1942 г. покинул его вместе с немецкими войсками. Необходимо отметить, что антисоветские высказывания были характерны для него еще до войны (хотя в то время это было небезопасно), и многие из нас предвидели такой исход. В частности, в августе-сентябре 1941 г. Слуцкин, будучи в командировке в Москве, неоднократно обсуждал по телефону вопросы эвакуации лаборатории с директором УФТИ Шпетным, обращая при этом особое внимание на Лелякова. До 1962 г. я встречал статьи Лелякова в американских научных журналах, но затем следы его потерялись.

Исследования магнетрона были направлены на увеличение мощности и повышение частоты. Примерно к 1936 г. нами был создан магнетрон в стеклянной колбе (конструкция Лелякова) с водяным охлаждением, с помощью которого была достигнута колебательная мощность 5-7 кВт на длине волны 80 см. В этой работе также принимал участие И. Д. Трутень. Еще более высокий уровень мощности (до 17 кВт в непрерывном режиме) был реализован в цельнометаллической конструкции. Параллельно была создана модель перестраиваемого магнетрона, в котором перестройка частоты в полосе 30% осуществлялась за счет удлинения (или укорочения) длины контура, выведенного за пределы металлического баллона. Эти результаты были опубликованы уже после войны, в 1946 г.

А. К.: Перечень этих работ, наверное, будет неполным, если не вспомнить исследования, направленные на создание импульсных магнетронов?

С. Б.: Да, в 1933 г. А. Я. Усиков обнаружил явление прерывистой генерации магнетрона и в дальнейшем совместно с Леляковым и Вышинским подробно исследовал особенности импульсного возбуждения магнетронов. Под его руководством разрабатывалось это важное направление исследований, в результате которого в УФТИ были созданы мощные импульсные магнетроны дециметрового диапазона. В частности был разработан неохлаждаемый магнетрон с линейным катодом, выполненный в стеклянной колбе, который обеспечивал импульсную колебательную мощность до 60 кВт при длине волны 60-65 см. В проведении этих работ также участвовали Трутень и Вигдорчик.

А. К.: Насколько я себе представляю, именно этот магнетрон использовался в разработке радиолокатора. Почему не была использована цельнометаллическая конструкция, благодаря которой были достигнуты рекордные мощности в непрерывном режиме?

С. Б.: Да, в радиолокаторе использовался отпаянный магнетрон в стеклянной колбе. Магнетрон в металлическом корпусе не использовались, так как требовал непрерывной откачки и работал совместно с насосом.

А. К.: Бурное развитие радиолокации в предвоенные годы в Англии, США, Германии, а также в СССР, ставило в первую очередь задачу создание мощного и надежного генераторного прибора. Уже в то время было ясно, что магнетрон является наиболее эффективным источником главным образом в дециметровом и сантиметровом диапазонах. К решению этой задачи в Советском Союзе были привлечены ведущие академические и ведомственные институты Москвы, Ленинграда и Харькова. Как Вы можете оценить работы, проводимые в УФТИ, в сравнении с другими разработками?

С. Б.: Мы имели приоритет по мощности. У нас были самые мощные магнетроны в мире.

А. К.: А что Вы можете сказать о работах Алексеева и Малярова, которые в 1940 г. опубликовали статью о разработке серии многорезонаторных магнетронов сантиметрового диапазона. Почему вы в то время не перешли на приборы такого типа?

С. Б.: Мы считали, что в дециметровом диапазоне (а перед нами стояла именно такая задача) максимальную мощность с высоким кпд можно было реализовать в магнетроне с разрезным анодом. И мы этого достигли - 20 кВт непрерывной мощности при длине волны 80 см. Именно наши разработки использовались в первых опытах Коровина по радиообнаружению.

"Помощь пришла из Главного управления электрослаботочной промышленности. Профессор Н. Н. Циклинский, ведавший научно-исследовательскими работами в управлении, по-видимому, располагал сведениями об успехах УФТИ в области создания магнетронных генераторов. Им было получено разрешение от Технического управления КА на ознакомление представителя ЦРЛ Ю. К. Коровина с работами, выполнявшимися в УФТИ по заданию этого управления. Опыт УФТИ значительно сократил сроки изготовления магнетронов в Ленинградском электротехническом институте (ЛЭТИ), где незамедлительно была начата их разработка". (Из воспоминаний Ю. К. Коровина, 1973 г.).

"Представившаяся возможность ознакомиться с работами УФТИ у проф. А. А. Слуцкина ускорила создание магнетронов на волну 20 см мощностью несколько ватт в кооперации ЦРЛ-ЛЭТИ". (Из воспоминаний генерал-лейтенанта М. М. Лобанова, 1975 г.).

А. К.: Семен Яковлевич, скажите, пожалуйста, была ли кооперация отдельных научных коллективов при решении такой важной задачи, как создание магнетрона?

С. Б.: Никакой кооперации не было. Была недоброжелательность и жесткая конкуренция.

А. К.: Вы имеете в виду межведомственные барьеры?

С. Б.: Скорее межнаучные, и именно со стороны команды Введенского. Сам же он нас поддерживал.

"В Харьков приехала из Ленинграда большая группа сотрудников НИИ-9 во главе с Борисом Алексеевичем Введенским. А. А. Слуцкин принял приехавших и ознакомил их с нашими результатами. Б. А. с самого начала приезда внимательно знакомился с исследованиями и детально обсуждал как со своими сотрудниками, так и с харьковчанами, особенности и различия харьковских и ленинградских разработок. Нас всех поражала та простота и доброжелательность, которую проявлял при общении с нами Б. А. Хотя все наши сотрудники, за исключением А. А. Слуцкина, были на много лет его моложе, при взаимодействии не чувствовалось это различие ни по возрасту, ни по положению. Эта особенность в поведении Б. А. была для него столь органичной, что невольно вызывало у нас чувство глубокого уважения и восхищения. Нужно сказать, что отмеченные черты характера Б. А. ярко проявлялись на фоне поведения многих сотрудников НИИ-9 и, в частности, одного из руководителей магнетронной группы НИИ-9 Слиозберга. Ленинградцы в подавляющем большинстве считали, что здесь, в провинции, и наука должна быть провинциальной, и в соответствии с этим в беседах с нами часто принимали покровительственный тон. Правда, после недолгого общения они убедились, что наши результаты не только не хуже ленинградских, но и в ряде случаев их превосходят. Характер общения изменился, но это не могло уже изменить отношение обеих групп сотрудников друг к другу. Заметив такую ситуацию, Б. А. немедленно отреагировал, он собрал своих и наших сотрудников и в короткой, но впечатляющей речи дал высокую оценку нашим работам. Именно благодаря усилиям Б. А. встреча ленинградских и харьковских ученых закончилась весьма успешно. Мы договорились проводить совместные разработки и затем в течение ряда лет плодотворно взаимодействовали". (Из воспоминаний С. Я. Брауде об академика Б. А. Введенском, 1993 г.).

А. К.: Можно ли сказать, что к 1936 г. коллектив ЛЭМК УФТИ по уровню разработок в области магнетронов и техники дециметрового диапазона был готов для выполнения комплексной работы по созданию импульсной радиолокационной системы?

С. Б.: Да, именно так.

А. К.: Разработка импульсного трехкоординатрого радиолокатора дециметрового диапазона "Зенит-Рубин", осуществленная в 1937-1943 гг. сотрудниками ЛЭМК УФТИ, безусловно, является одной из ярких страниц в истории советской радиолокации. Об этой эпопее наиболее точно было сказано в воспоминаниях генерала Лобанова и статьях Усикова. В то же время у меня есть к Вам, как непосредственному участнику этих событий, ряд вопросов, уточняющих детали и подробности этого периода.

С. Б.: Пожалуйста.

А. К.: Кто был инициатором разработки радиолокатора?

С. Б.: Вы знаете, я даже не помню, чья это была идея. По всей видимости, Рожанского. Но лабораторию сориентировал на эту идею Слуцкин.

А. К.: Очевидно, что Слуцкин осуществлял научное руководство, а решение всех организационных вопросов, связанных с такой сложной и комплексной работой, также являлось его прерогативой?

С. Б.: Он организационной работой почти не занимался. Был поглощен разработкой теории магнетрона с разрезным анодом и очень много времени уделял этой проблеме. К тому же вместе с Майдановым он проводил исследования ионных процессов, связанных с разрядами в газах в магнитном поле. Всю организационную работу вел Усиков. Кроме того, Александр Яковлевич лично занимался модуляцией магнетрона и участвовал в создании передающей части локационной системы.

А. К.: Если мы коснулись этой темы, мне хотелось бы услышать Ваши характеристики и оценки личного вклада участников этой работы.

С. Б.: Усиков Александр Яковлевич был энтузиастом науки, обладал незаурядными научно-организационными способностями и, будучи впоследствии директором ИРЭ, во многом способствовал развитию новых научных направлений. Являясь человеком высоких нравственных устоев, внимательным и чутким к собеседнику, но всегда имеющим твердую позицию по принципиальным вопросам, Усиков оказывал благоприятное влияние на творческую атмосферу в коллективе. Однако он чересчур увлекался глобальными проблемами, которые не имеют решения - хотел создать атмосферную линзу, побороть флуктуации и т. д. Но роль Усикова в создании радиолокатора трудно переоценить. Он взял на себя основную тяжесть организационной работы, вместе с Леляковым сделал передающую часть локатора, вместе с Вигдорчиком разрабатывал схему последовательной модуляции магнетрона. А я в это время делал магнетрон с сеткой.

А. К.: А каково Ваше участие именно в создании локатора? Ведь магнетрон с сеткой там не использовался.

С. Б.: Да, этот магнетрон не использовался. Я вместе с Леляковым участвовал в разработке мощного магнетрона в стеклянной колбе и проведении экспериментов на самом локаторе.

А. К.: Кстати, Леляков не фигурирует в публикациях лаборатории по этим вопросам.

С. Б.: Это произошло потому, что он, как я уже говорил, остался при немцах, а потом с немцами же и уехал. По этой причине его отовсюду исключали. Но нужно отметить, Леляков являлся одним из основных участников этой работы. Стеклянная конструкция магнетрона - его идея. Также Леляков вместе с Вигдорчиком работал над построением системы стабилизации частоты передатчика.

Иосиф Менделевич Вигдорчик был, безусловно, способным и творческим человеком. Он с азартом брался за любые новые начинания, с большим интересом занимался различными проблемами, разрабатываемыми в лаборатории, правда, не всегда доводил свои работы до конца. И. М. Вигдорчик принимал самое активное участие в эксплуатации радиолокатора, и его вклад должен быть оценен по достоинству.

Очень много сделал Иван Дмитриевич Трутень. Я должен подчеркнуть, что Трутень был человеком незаурядных способностей и очень хорошим экспериментатором. Сначала он работал со мной, а потом перешел к Абраму Александровичу и был одним из его любимых учеников, потому что он был действительно очень талантливым. Используя нестандартные решения физических и технических задач, Иван Дмитриевич разработал ряд оригинальных узлов радиолокатора и, в частности, приемное устройство супергетеродинного типа и газовые разрядники, обеспечивающие работу приемника и передатчика радиолокатора на одну антенну. Отличительной чертой Трутня был фундаментальный подход к решению любых проблем. Это качество всегда характеризовало его научную деятельность и особенно проявилось тогда, когда он руководил работами по созданию магнетронов миллиметрового диапазона, а, как известно, в этом направлении были достигнуты результаты мирового уровня. Вместе с этим он был исключительно порядочным, скромным человеком и пользовался огромным уважением у сотрудников. Скромность Трутня иногда доходила до крайностей: когда, учитывая его огромный вклад в развитие магнетронной тематики, ВАК СССР принял решение о присуждении ему ученой степени доктора технических наук без защиты диссертации, он отказался.

А. К.: Семен Яковлевич, в публикациях имеются разночтения относительно участия в работах по радиолокатору Соркина, Чубакова и Майданова.

С. Б.: Иосиф Маркович Соркин включился в работу несколько позднее, чем основной коллектив лаборатории, но сделал очень много. Разработал всю визуальную часть установки: усилитель приемника и отметчик в виде осциллографа с масштабом в километрах.

Чубаков (имени не помню) работал только в самом начале, потом перешел на тематику, связанную с урановой проблемой.

Александр Павлович Майданов не имел к локатору никакого отношения. Во всяком случае, я не знаю, что он там сделал.

А. К.: Но Усиков в своих публикациях упоминает Майданова как участника разработки.

С. Б.: Усиков любил Майданова, который был аспирантом Слуцкина и занимался влиянием магнитного поля на разряд в газах. И делал то, что ему говорил Абрам Александрович. Майданов был посредственным ученым, исполнителем.

А. К.: Какое участие в работе принимал Копилович?

С. Б.: Ефим Абелевич Копилович работал, в основном, совсем по другой линии. Он занимался более короткими волнами. Но на начальном этапе разработки вместе с Трутнем трудился над приемником и исследовал чувствительность системы.

В связи с разработкой локатора необходимо упомянуть сотрудника конструкторского бюро УФТИ Ивана Травянкина. Им была осуществлена конструкция зеркал, как и других механических элементов. Он же курировал изготовление всей системы. Синхронизацией не занимался. Ведь мы вначале работали на двух зеркалах, но кто занимался этим вопросом, я сейчас даже и не помню. Кажется, Леляков. Но в этом я не уверен.

А. К.: В 1937-1938 гг. УФТИ был фактически разгромлен волной беспрецедентных репрессий, многие ведущие ученые были арестованы, и большинство исследований свернуто. При этом никто из сотрудников ЛЭМК не был арестован, все исследования, проводимые в лаборатории, по-прежнему интенсивно продолжались. Как Вы можете объяснить причины этого феномена?

С. Б.: Да, действительно, ЛЭМК была одним из немногих коллективов УФТИ, которые в этих условиях сохранили свою работоспособность. В лаборатории сложилась активная творческая обстановка и, несмотря на острые дискуссии, в которые часто переходило обсуждение той или иной научной проблемы, взаимоотношения между сотрудниками всегда оставались доброжелательными. К счастью, репрессии не затронули сотрудников лаборатории, но общий климат в институте, характерный для того времени, не способствовал их нормальной работе. Аресты одних сотрудников института, привлечение других в качестве свидетелей, партийные чистки, профсоюзные и комсомольские разборки сеяли тревогу и нервозность в коллективе.

"Главная причина конфликта в УФТИ состояла в том, что с самого начала внедрения в УФТИ военной тематики от участия в ней были отстранены научные руководители, т. е. видные ученые института, которые определяли научную политику и осуществляли научное руководство институтом. Почему это произошло - нам не известно. Возможно, что они сами отказались от участия в военной тематике, которая неизбежно несла с собой ограничение свободы научного творчества. А может быть, их отстранил от нее директор института или ГПУ. Военная тематика пользовалась приоритетом, сотрудникам, занятым ею, повысили зарплату. Произошел раскол института на два враждующих лагеря, каждый из которых имел своих покровителей за стенами института". (Из книги "Дело" УФТИ.).

А. К.: Семен Яковлевич, какие основные этапы разработки радиолокатора "Зенит"?

С. Б.: В 1938 г. был изготовлен опытный экземпляр радиолокатора "Зенит" и проведены первые опыты по обнаружению самолета. Предварительная калибровка приемо-передатчика производилась на трассе УФТИ - ХТЗ общей длиной 7-8 км. На Тракторном заводе был установлен приемный пункт - там работал Копилович, а в УФТИ на "маслоочистке", расположенной за высоковольтным корпусом, - передающий пункт. После того, как мы определили чувствительность систем, решили попробовать работу системы на самолете. Первые летные испытания состоялись в октябре 1938 г.

"Они показали дальность обнаружения 3 км. Для начала работ такой результат был вполне закономерен: он был тем же, что и первые исследования в ЦРЛ и ЛЭФИ, но с иными техническими параметрами радиоустановок, т. е. с другой волной и мощностью излучения и другими методами генерирования и приема". (Из воспоминаний генерал-лейтенанта М. М. Лобанова, 1975 г., [8]).

А. К.: Насколько я знаю, уже в 1940 г. усовершенствованная установка "Зенит" была предъявлена комиссии для испытаний по обнаружению, определению курса и пеленгования самолетов.

"Испытание этой установки в сентябре 1940 г. дало такие результаты:
- дальность обнаружения:
одиночного самолета СБ - 25 км;
звена самолетов СБ - 30 км.
- Точность определения координат:
по дальности - 1 км; по азимуту 3-4;
по углу места - 1-2;
по высоте 10%.

Это был большой успех молодого коллектива УФТИ. По сравнению с экспериментальными радиоискателями "Буря", Б-2, разработанными НИИ-9, "Зенит" имел значительные преимущества по дальности обнаружения и возможности определять все три координаты, необходимые для стрельбы зенитной артиллерии…

В УФТИ подобрался способный коллектив молодых ученых, который успешно выполнил теоретические расчеты и экспериментальные исследования, необходимые для создания импульсной лабораторной станции "Зенит". Но, располагая крайне ограниченными производственно-конструкторскими возможностями и материально-техническими средствами, институт встретил значительные трудности при изготовлении этой установки. И если УФТИ все же создал такую сложную установку без помощи извне, то это надо отнести к чести и энтузиазму руководителей и сотрудников, их горячего желания решить актуальную сложную проблему в интересах обороны нашей родины". (Из воспоминаний генерал-лейтенанта М. М. Лобанова, 1975 г., [5]).

С. Б.: Да, именно так. В этой связи я хотел бы вспомнить один эпизод. В соответствии с полетным заданием бомбардировщик типа Б-2 должен был выполнять маршрут, который состоял из нескольких последовательных разворотов самолета. Сначала он уходил от локатора по радиусу на 50 км, делал правый разворот, шел 50 км, затем возвращался на 100 км и т. д., повторяя маршрут 6 раз. При пятом прохождении пилот (если мне не изменяет память, его фамилия Бондаренко) один из разворотов выполнил в противоположную сторону, не воспринимая серьезно наши опыты и надеясь, что это отклонение от задания в условиях облачности останется незамеченным. Он был настолько поражен тем, что на земле был документально зафиксирован его незапланированный маневр, что с этого времени стал активным сторонником радиолокации.

В июле 1941 г. нас вызвали в Москву. Мы приехали в Мытищи и установили локатор. Здесь мне хотелось бы рассказать еще об одном характерном эпизоде.

В Мытищах мы работали вместе с военными специалистами (А. К. - сотрудниками Научно-испытательного исследовательского института связи Красной Армии - НИИИС КА), а для помощи нам были выделены солдаты. Моральная обстановка на начальном этапе нашей работы была очень сложной. Дело в том, что в то время немногие хотя бы в общих чертах имели представление о радиолокации, поэтому наше присутствие в тылу в очень сложный период войны воспринималось окружающими, по меньшей мере, как уклонение от фронта. Так продолжалось до того момента, пока нам не удалось при помощи радиолокатора обнаружить, что во время одного из налетов немецкой авиации на Москву один бомбардировщик отделился от группы с целью зайти с востока на бомбометание. В результате нашего сообщения на командный пункт ПВО самолет был сбит зенитной артиллерией. После этого случая отношение к нам в корне изменилось.

В октябре, когда немцы подошли к Москве, мы эвакуировались вместе с НИИИС КА, к которому в этот период были прикомандированы, сначала в Ташкент, а затем в Бухару. В 1942 году нами была развернута работа по созданию нового, одноантенного радиолокатора "Рубин".

А. К.: В этот период был обнаружен так называемый "бухарский эффект"?

С. Б.: Да, при работе с локатором "Зенит" с двумя зеркалами мы обнаружили аномалии распространения радиоволн дециметрового диапазона, причину которых не могли понять.

"В момент, когда монтаж и опробование нового радиолокатора успешно осуществлялись, работа неожиданно осложнилась из-за появления особых, не наблюдавшихся ранее помех в виде мощных радиолокационных отражений от местных объектов, которые заполняли экран радиолокатора от самых близких дистанций до расстояний в 150-180 км. Это было особое состояние "ослепления" радиолокатора, при котором не было возможности наблюдать отраженные радиосигналы от самолета или от местных предметов, служивших в качестве реперных отсчетов. Мощные радиолокационные отражения впервые наблюдались летом 1942 г. Они появлялись в разное время, чаще во второй половине дня, плохо или почти не поддавались пеленгу. Отстроиться от них в пределах сектора обзора 90º по азимуту и до 70º по углу места практически не удавалось. Нередко из-за этого срывались заранее запланированные опыты. Поскольку подобное явление не наблюдалось ни в Харькове, ни в Москве, оно было названо "бухарским эффектом", возникновение которого можно было отнести за счет особых климатических условий, свойственных пустынным районам, окружающим Бухару.

Действие этого эффекта проявлялось в резком уменьшении естественного затухания дециметровых радиоволн при их распространении над пустынными районами Кызылкумов и Каракумов, что и приводило к наблюдению мощных радиолокационных отражений от местных объектов, расположенных вплоть до цепи гор Актау, находящихся на расстоянии 150-180 км к северо-востоку от Бухары.

Отсутствие пеленга этих объектов, то есть невозможность отстроиться от местных объектов путем поворота зеркала радиолокатора таким образом, чтобы луч не попадал на данный объект, можно было объяснить лепестковой структурой диаграммы направленности трехмерной антенны радиолокатора. В ней, как известно, симметрично от главного луча по окружностям, отстоящим одна от другой на несколько градусов, находятся его лепестки мощностью всего лишь в несколько процентов от мощности главного луча, но достаточной, чтобы в условиях "бухарского эффекта" получить мощные отраженные сигналы от местных объектов, облучаемых не главным лучом радиолокатора, а его лепестками.

Сущность и природа "бухарского эффекта" выяснились много лет спустя. В 1947 г. английский ученый Буллингтон объяснил сверхдальнее распространение радиоволн, наблюдавшееся ранее над Индийским океаном, возникновением “атмосферного волновода”, появляющегося при определенных климатических условиях над морской поверхностью.

"Бухарский эффект", надо полагать, был результатом действия атмосферного волновода над сушей, возникновение которого над пустынными районами Бухары проявлялось на дециметровых волнах в виде мощных радиолокационных отражений от местных объектов". (Из статьи А. Я. Усикова, 1981 г., [9]).

А. К.: Какая дальнейшая судьба локатора?

С. Б.: В самом начале 1943 году из Бухары локатор был отправлен в Москву, и для его эксплуатации туда же были командированы я и Вигдорчик. В апреле 1943 г. я уехал на защиту докторской диссертацию в Ташкентский институт связи. В конце 1943 г локатор был перевезен из Москвы в район Мурманска, на этот раз его сопровождал Усиков.

А. К.: И все-таки, почему дело не дошло до промышленного внедрения этой перспективной системы? Ведь освоили же серийный выпуск радиолокатора РУС-2 на основе работ Кобзарева?

С. Б.: Эта система (А. К. - РУС-2 Кобзарева) работала на метровых волнах и определяла только две координаты цели. Что касается Вашего вопроса, то здесь имеется несколько причин. Во-первых, мы начали работать по воздушным целям по существу только под Москвой, т. е. на год позже, чем Кобзарев. Во-вторых, для Москвы мы оставались провинций со всеми вытекающими последствиями. В-третьих, Кобзарев был все-таки ближе, чем мы, к тем кругам, которые в таких вопросах многое определяли и решали. У них было более мощное начальство. Кобзарева все знали, Слуцкина знали плохо. И хотя мы работали через НИИС КА – там начальником был Михаил Иванович Куликов, который нас всячески поддерживал, - он это не смог сделать. Поэтому наш вариант не прошел. Кстати, английские локаторы также определяли только 2 координаты. Но военные подходили к решению этой проблемы очень просто: если воспроизвести английский вариант - он будет работать, а если воспроизвести наш - неизвестно, будет он работать или нет. То есть, здесь присутствовал определенный риск, и они идти на этот риск не хотели. В результате английский локатор под названием СОН-2 была принят на вооружение и поставлен на серийное производство.

А. К.: Семен Яковлевич, у меня к Вам последний вопрос: расскажите, пожалуйста, о Вашем видении образования ИРЭ. Как это происходило? Какая была при этом позиция директора ХФТИ К. Д. Синельникова?

С. Б.: Совершенно однозначная - он был категорически против выделения радиофизического сектора в отдельный институт. В конце 1954 г. или в начале 1955 г. на совещании, участниками которого были Вальтер, Пятигорский, Усиков и я, Синельников поставил вопрос совершенно конкретно: для того чтобы улучшить положение низкооплачиваемых сотрудников и укрепить Первую лабораторию, нужно чтобы все перешли в Средмаш, то есть в министерство, которое занимается ядерной физикой. Для Усикова и меня было ясно, что там мы будем на подхвате, вроде высококвалифицированных лаборантов. Мы были категорически против этого и в таком духе выступили на совещании. Тогда Пятигорский сказал: "Вы зря выступаете, потому что 97% физиков работают на Средмаш". Вы видите, запомнил на всю жизнь эту цифру. Я ответил: "Это очень интересно, но мы будем среди тех 3%, которые не работают. Не имеет смысла дальше обсуждать этот вопрос". После этого мы решили действовать активно и поехали в Москву в Средмаш. Там нас принял член-корреспондент, к сожалению, не помню его фамилии, очень разумный человек (А. К. - Ветераны ХФТИ и ИРЭ Е. М Кулешов и М. С. Яновский, вспоминая эти события, говорили, что Брауде имел в виду член-корреспондента АН СССР В. С. Емельянова, который по их словам оказал большую поддержку при организации ИРЭ и формировании его научной тематики). Мы беседовали с ним часа два, рассказали о проводимых нами работах, о сложившейся в институте ситуации и объяснили, что в нашем переходе нет никакого смысла, потому что пользы принесем очень мало, а наше направление заглохнет. Он сказал, что разделяет нашу точку зрения.

Мы уехали. Не успели приехать, как вызывает нас Синельников и говорит: "Я подумал, посоветовался и решил не настаивать на вашем переходе. И если вы хотите создавать новый институт - создавайте". Вот так обстояло это дело.

А. К.: Семен Яковлевич, большое Вам спасибо за очень интересную и содержательную беседу.